На федеральной территории завершился музыкальный проект «Дни барокко в Сириусе». В этот раз он прошел в сотрудничестве с ансамблем Questa Musica под управлением его основателя, художественного руководителя и дирижера Филиппа Чижевского. Маэстро известен пристальным вниманием к аутентичному звучанию старинного музыкального материала и смелыми экспериментами в области современной музыки. Недавно он стал худруком Госоркестра России имени Светланова.
— Филипп Иванович, почему барочная музыка снова становится востребованной?
Самое притягательное для сегодняшнего художника и слушателя — момент переосмысления музыки прошлого. Используя современный музыкальный опыт, мы строим к ней арки, ищем точки пересечения. Шероховатости и «несовершенства», присущие музыкальному материалу того времени, сейчас воспринимаются как достоинства. Современные композиторы часто обращаются к ранней музыке в плане формы и инструментов. Многие из них экспериментируют с барочным строем, в котором тогда исполнялись сочинения Генделя и Баха.
Вообще, я бы не выделял музыку барокко в нечто отдельное — для современного музыкального пространства характерно смешение стилей, эпох, жанров, направлений. Примерно то же происходит в моде, архитектуре. Раньше мне бы в голову не пришло объединять в одной программе английское и немецкое барокко или смешивать классицизм с романтизмом. А сейчас это воспринимается как естественное явление.
— Какие барочные произведения вы бы рекомендовали для знакомства с этим стилем?
Чтобы проникнуться любым направлением, этим в том числе, важно учитывать, кто исполняет и интерпретирует музыку. Эпоха барокко далеко, и о том, как музыка звучала тогда, можно судить только по трактатам. Они многое отражают, но вживую ее уже не послушать.
Начиная знакомство с барокко, нельзя пройти мимо двух патриархов — Баха и Генделя. Первый внеконфессионален, при этом он единственный композитор, которому абсолютно точно удалось воспроизвести в музыке евангельский текст. Грандиозная музыкальная фреска Баха «Страсти по Матфею» — величайшая оратория, написанная человеком. Гендель — «лакшери-барокко», красивое, пышное. Он упивался красотой и благозвучием своей музыки. А если говорить о личных пристрастиях, я бы советовал Генри Перселла. Музыка этого английского композитора эмоционально пронзает.
— Нужно ли слушателю готовиться к походу на концерт классической музыки, изучать программу, читать о композиторах? Или здесь важнее ощущения?
Вначале стоит просто прийти и понять, насколько эта музыка тебе «откликается». Подготовленность зачастую мешает восприятию: логический анализ не дает получить чистую эмоцию. Если приходишь с открытым сердцем и просто чувствуешь, что музыка тебя тронула, наверняка захочется больше о ней узнать и вернуться в концертный зал. А потом начнешь разбираться, станешь снобом и перестанешь получать эмоции. (Смеется.)
Мы, музыканты, зачастую начинаем поневоле анализировать музыку и не можем нормально ее слушать. Иногда, чтобы это сделать, надо полностью от всего абстрагироваться. Недавно я был на плато Путорана. Это совершенно дикое место, где не то что телефон, часы с подсветкой становятся развлечением. Практически как в фильме «Изгой» с Томом Хэнксом, где он на острове разговаривал с волейбольным мячом. Когда летел обратно на Большую землю, включил в наушниках финал Пятой симфонии Малера и прослезился. Самолет взлетает, на меня смотрят суровые норильские жители, а я сижу, плачу и думаю: господи, как же красиво!
— А как вы сами готовитесь к концертам?
С любым, самым великим композитором надо максимально стать на «ты», понять, что он тоже ходил по этой земле, прочувствовать его мысли, эмоции. Это можно сделать благодаря партитуре. Она — проводник. Я разбираю ее перед тем, как приступить к репетициям. В процессе ее осмысления композитор становится для меня другом. Я каждый день с ним гуляю, пью кофе, еду в машине. И только когда удается максимально понять его и как можно лучше подготовиться к первой репетиции, иду к музыкантам. Все достигается в первую очередь осмыслением. Репетиционный процесс и тем более концерт становятся вишенкой на торте.
«Скоро в „Сириусе“ появится Концертный центр с правильной акустикой. Он позволит воплотить самые разные программы — от камерных, хрупких до впечатляюще масштабных. Можно выстраивать завершенные концертные циклы, придумывать нестандартные экспериментальные истории. Можно воплотить даже такие специальные проекты, как цикл из семи опер „Свет“ немецкого композитора Карлхайнца Штокхаузена или Струнно-вертолетный квартет того же композитора. Можно воплощать совершенно космические вещи».
— Как дирижеру найти взаимопонимание со всеми музыкантами большого оркестра, где у всех разные характеры, воспитание, взгляды на мир и прочее?
Так это самое классное! Пусть все будут максимально разные, тем лучше для творчества. Неважно, сколько музыкантов в коллективе, тысяча или трое. Главное, чтобы во всех жила общая идея. Когда мы исполняем произведение, каждый вносит в исполнение частицу души. Это своего рода миссионерство. Когда вкладывается каждый, мы ощущаем, что сделали нечто, резонирующее в высоких слоях атмосферы. Ради этого и стоит заниматься музыкой.
Визуальное искусство требует времени на восприятие, анализ, интерпретацию увиденного. А музыка проникает в нас моментально — это кратчайший путь к сердцу человека, причем абсолютно неважно, знает он ноты или нет. А оркестр — самый совершенный космический корабль, способный перенести куда угодно. Или машина времени: можно окунуться в любую эпоху, пережить ее через музыку.